Форум » Архив №1: игровые темы » Торговая улица » Ответить
Торговая улица
Пернатый Змей: После главной площади Танахи, Торговая улочка – самое оживленное место города. В послеобеденные часы в глазах рябит от обилия телег, тачек, вьючных животных. Пестро одетые иноземные купцы с видом значительным расхваливают свой товар, а воришки-карманники ловко обчищают засмотревшихся гуляк. Аккуратные двух-трехэтажные домики вплотную прижимаются боками друг к другу. Каждый домик – точно сошел с картины. Гирлянды цветов, вывески, резные наличники и флюгера на крышах. Гончары, ткачи, оружейники, виноделы, кондитеры – все они привозят сюда продукцию со всех уголков Долины. Вежливые продавцы с хитро блестящими глазками вовсе не прочь продемонстрировать вам свой товар и сторговать какую-нибудь бросовую вещь за целое состояние.
Ответов - 48, стр:
1 2 3 All
Даниель де Ланфан: Даниель кивнул и встал. И вправду, не стоит мёрзнуть... Лицо парня дрогнуло, от резкой боли впившейся в шею. Секундная боль, а не приятно. Огладив Бомбея молодой аристократ не говоря не слово приподнял свою новую знакомую и посадил в седло. Лошадь испепеляющим взглядом посмотрела на хозяина, но тот наградил её таким же краснаречивым выражением лица, что все придирки, если таковые могут быть и немого создания, исчерпались сами собой. Рунник лишь вздохнул на манер "Вот меня бедную лошадку обижают всякие такие...". Лёгкий упор в заднюю луку седла и круп и вот Даниель позади своей неожиданной спутницы. Хоть парня и шатало, яки кустик на ветру, держался он только за счёт прядки гривы намотаной на руку. - Чтож, будем надеятся что если я упаду, то Вас за собой не утащу... - тень улыбки сользнула по его лицу, когда он представил себе эту картинку из рук-ног-голов-и хвоста. Ага-ага, вот того чёрно-белого хвоста зверюшки Лики. - Я кстати Даниель.. - задумчиво произнёс парень, осознав что они так и не представились друг-другу. Слегка тронув пятками коня и посильнее ухватившись за седло де Ланфан направил коня в сторону дома. --> Давай перемещаться сюда. След пост кидай уже туда :) http://www.ossba.borda.ru/?1-6-0-00000069-000-0-0-1227175115
Лики-Лу: Белые хлопья непереставая падали на эту грешную землю, стараясь смягчить своим искристым белым цветом серость и скудность надоевшей всем осени. Ветер подхватывал снег и кружил его в хаотичном причудливом танце. Лики стояла, ёжась от холода. Её одежда уже поменяла свой истинно-коричневый цвет на серебристый. Маленький зверёк в руках уже начинал жалостливо ныть. Мол, ты чего, хозяйка, меня холодом моришь? Ли уже начинала по-тихонечку засыпать, но сон её быстро пропал после неожиданной смены картины перед её глазами. Ни о чём не предупреждая, юноша подхватил её за тоненькую талию и без труда и сопротивлений усадил на своего коня. Этот резкий переход из стоячей позиции в сидячую несколько смутил молодую барышню. Так же сильно и возмутился её скунс. Его сон нарушил какой-то непонятного вида двуногий, так ещё и хозяйку без его разрешения лапает! Маленькое существо разолилось не на шутку. Он стал вырываться из рук и пытаться цапнуть парня на руки. Но ему это слабо давалось, Лики хоть и хрупкая девушка, но всё же чуть-чуть, но по-сильнее скунса в данной стадии его раздражения. Был бы то какой-нибудь вор или насильник, малыш никогда не пожалеет своих сил и, хм..., "запахов", чтобы защитить свою "даму". Но в данном ракурсе, парню очень везло. Лики моментально схватила зверька за шиворот и легонько шлёпнула по носу. Тот естесственно обиделся и, свернувшись в клубок, ткнулся в грудь Лики и больше не вылезал. На слова о падении Лу решила не реагировать, иначе от такой поездки её сразу затошнит. Она жуть как не любила ездить на лошадях, а уж как предстваляла, что с них можно упасть, то у неё начинала кружиться голова и в животе моментально кто-то просился наружу. Потому она решила тактично промолчать. И просто насладиться поездкой со знатным мужчиной на знатной коняре. Когда же ей ещё выпадет такая возможность? -->Золотая улица. Особняк де Ланфанов
Лейла: Домик был крохотным. Зажатый двумя массивными соседями, он напоминал затянутую в тугой корсет красотку не первой свежести. Потрескавшаяся местами краска и уныло скрипящий на одной петле ставень довершал это сходство. Фор смущенно потер подбородок, пытаясь сообразить, когда он в последний раз помогал сестре по хозяйству. М-дааааа… - И чего ждем? – Вьюн был сама деловитость и собранность. Еще бы! Причина хлопала глазками и неуверенно жалась к боку целителя. А вот сам Фор неожиданно забеспокоился, хотя, казалось бы, с чего это? Городские ворота караван миновал в рекордные сроки и без проблем. Скучающие на посту стражники были рады видеть знакомого купца и потрепать языками. Нагрянувшая ночью метель согнала любителей дальних дорог под крыши, и тракт пустовал. Новостей – ни дурных, ни хороших – не было. Только у мэра города какие-то гхыры свели пару лошадей, по случаю чего разъездов на улице оказалось вдвое больше, чем обычно. Гхырам целитель, на дух не переносивший старого греховодника, был искренне признателен. Только на душе все равно тревожно. - Тут постой, - наконец велел оборотень, направляясь к знакомой двери. Вьюрн за спиной недовольно хмыкнул. Люди купца давно (и надолго) засели в Трех Фазанах, радуясь возвращению домой и обсуждая, на что потратить заработанные золотые. Усача никто не звал, мог бы и за кружечкой пива посидеть, но сам потащился за Фором. О чем теперь, наверняка, жалел. Дверь распахнули сразу, как будто в доме караулили неурочных посетителей. На некоторое время об оставшихся на улице пришлось позабыть, в нахлынувшей радости им просто не было места! Нехорошо все-таки оставлять сестру одну так надолго… Когда же женские восторги несколько поутихли, то целителю с охотой ответили, что комнатка на самом верху по-прежнему пустует. Да и в доме всегда рады видеть гостей. Гости, они от одиночества спасают… … Переносили раненого вдвоем, на самодельных носилках. Невысокая женщина вида серьезного и строгого придерживала двери, пока Лейла бесцельно брела позади. Последующие месяцы обещали стать трудными для её «брата», но раны телесные срастутся быстро. У оборотней вообще отменное здоровье, если бы и отметины на душе стягивались столь же быстро… Фор надеялся, что парень не сломается, если не для себя самого, то для крутящейся подле девушки. Но тяжело же им придется первое время… Комната, в которой разместили обоих, располагалась под самой крышей. Просторная, чистая, с высоким потолком и огромным окном. Не считая старой кровати и стола, мебели в помещение не было, но миссис Фереш обещала отдать парочку стульев и один из пустых сундуков. «Появиться еще, что складывать», - оптимистично уверила женщина. Больного устроили – Фор самолично убедился, что терзавший мальчишку жар спал и возвращаться не собирается - неплохо было бы и о себе позаботиться. Сестра зазывала всех то ли на ранний обед, то ли на поздний завтрак. Но девушка, как и ожидал целитель, предпочла остаться со своим приятелем. Бедняга Вьюн, на этом фронте победа ему явно не светит. - Лэйла, - начал Фор и замолчал, старательно подбирая слова, - Я не буду советовать тебе оставить это существо, бесполезно – по глазам вижу. Но прошу быть осторожнее, он может быть опасен. От всех нас – нелюдей – приличным девушкам следует держаться подальше… Прозвучало это так горько, что самому противно стало. Целитель пожал плечами и вышел, прикрыв за собой дверь.
Гаррет Пернатый: Выйдя из таверны, я безошибочно направился на знакомую до боли улицу. Погода не радовала, угрюмые свинцовые тучи лежали плотной пеленой и не хотели никуда двигаться, что не могло радовать ни меня, ни окружающих. Угрюмые лица, брови, свирепой чертой на лицах, глаза хозяек и слуг, у одних твёрдые, как камень, у других - аморфные, того гляди из дерева превратятся в воду и утекут куда-нибудь внутрь. Люди ёжились, смотрели на небо, заглядывали мне за спину и тут же отходили. Я чувствовал себя изгоем наравне с Хельгом. Когда мои ноги привели нас на оживлённую (как и всегда) торговую улицу, я остановился и принялся оглядываться. Кажется, это была плохая идея - идти за покупками в час, когда все-все высыпали на улицу и бежали за покупками. Толпа была - на коне не проехать. Сориентировавшись наконец, я ухватил за плечо эльфа (в очередной раз передёрнув плечами от его хрупкой фигуры) и направился вниз по улице. - Смотри в оба, а то не дай Сагот, малыши решат ограбить... - проворчал я под клюв, ловко выбирая места, где можно было бы пройти. Продвигались мы не быстро, торопиться было некуда. В очередной раз перехватив руку воришки-карманщика, потянувшегося было к моему кошельку, я недовольно щёлкнул клювом и обернулся на того, кто пытался забрать мои честно заработанные (ну, почти честно) денюжки. Парень лет десяти испуганно пискнул и скрылся в толпе. Недовольно покачав головой, я вернулся к дороге, - ...совсем распоясались. Когда, наконец, я добрался до яркой, красной с жёлтым, двери, что утопала в завитках и цветочках, прошло этак с полчаса. - Кого на этот раз принесло? Я только работать начал, не мешайтесь! - донёсся из глубины дома недовольный голос. На мои губы моментально выползла ехидная улыбка. - Что, совсем нюх потерял, а, старый хрен? - заглядывая в первую дверь и параллельно толкая Хельга вперёд себя, вопросил мой высокий голос, в котором мешались ехидные нотки и великое облегчение. - Гаррет, твою что ли задницу принесло? - крепкий мужчина лет сорока с роскошными усами и маленькими лукавыми глазками поднялся навстречу и заключил мою хрупкую тушу в объятья. - Я же тебе на той неделе гардероб обновлял! - Эге, поаккур-р-р-ратнее, все кости пер-р-р-р-реломаешь! - выскользнул я из крепких рук и прочистил горло. - Да я и не по-своему делу-то. Сагот тебя побери, как я ещё жив остаюсь после твоих объятий?.. - пробормотал я себе под нос. - Вон, посетителя привёл к тебе, Ярги. Ты же можешь ему что-нибудь подобрать?... - я аккуратно толкнул Хельга вперёд, сбрасывая капюшон и сдирая ветхий плащ с хрупкой фигурки. Сам же опустился на первый попавшийся стул и принялся ощупывать своих косточки, из-под насупленных бровей наблюдая за старым знакомым. Подростками были, воровали вместе. Один из той старой гвардии, которая рассыпалась. Двоих упрятали за решётку, остальные женились. Вон, один я холостяк вечный. Ярги был крепким мужчиной на два года меня старше, сухой, с водянистыми глазами и вечным прищуром. Остепениться решил он лет десять назад, как понял, что навыки стали его подводить, да и на глаза упала слепая пелена. Девушку он выбрал себе хорошенькую, не из какого-нибудь дворянского рода, зато работящую и, что главное, добрую. Хотя в последнее время нрав её испортился и она всё чаще стреляла в меня глазами. Тактично отводя глаза, я внутри смеялся. О нет, у меня потребности были совсем другие. Ярги же набрал себе пивное пузико, жена ему детей нарожала. Два крепких паренька лет девяти и девочка, маленькая совсем. - Ну, сделать тут можно многое. Но учти, тебе это будет дорого стоить. Эй, Мира! - я покивал, отстёгивая кошель с золотом и отсчитывая положенные пятьдесят монет. Еле-еле хватило, пришлось медяками добирать. Закончил я как раз в тот момент, когда в комнату зашла невысокая женщина, помладше меня, стрельнула голубыми глазами в сторону моих чёрных перьев и тут же ахнула, смотря на эльфа. Потом, правда, извинилась за такое поведение и исчезла вместе с Хельгом. - Где ты его такого откопал, а? - когда Хельг был отдан на растерзание и переодевание Мире, мы остались с Ярги вдвоём. Правда, ровно до того момента, как мальчишки, заслышав любимую речь, не ломанулись ко мне и я второй раз услышал, как косточки скрипят. - Да вот. Думал кто-то из убийц, взять своё хотел, а тут такое чудо, - раскидывая непослушные пряди старшего брата проговорил я. - Куда теперь его отдавать собираешься? - Ну как. В Школу, там и кормят хорошо, и комнату дают. говорил, художником подрабатывает. В любом случае, там не пропадёшь, как ты ни старайся. - Твоя правда. - Как там у Вальдера дела? Давно ничего о нём не слышал...
Хельг: Шаг за шагом, лютый холод. Я знавал и не такие суровые зимы, но даже эта мерзкая погода замечательно переносится на полный желудок и утоленные потребности. Кто-то идет в бордель, кто-то покупает себе очередной коллекционный предмет, кто-то спешит «поймать дракона». Один из способов болтается у меня в сумке в коробке с галлюциногенной травой, бережно мною собранной и высушенной. - Я разбираюсь в травах. Ты знал? Я спросил у Хельга, бодро шагающего под тоскливо опускающимися редкими снежинками. Я искал путь к примирению, но, похоже, мой друг был неумолим. В моем распоряжении еще много времени, а это несомненно остудит его пыл и враждебную настроенность. - А я отлично разбираюсь в ублюдках. Один из них, горбатый и безносый уродец, вышагивает рядом со мной. Когда он не жрет и не спит, то режет женщин и детей. Ну вот. Он здорово разозлен на меня. Обыкновенно мой товарищ неотлучен, однако же во время моего ритуала ему ни разу не удалось меня отыскать. Там я один, само одиночество, олицетворение целостности. Я не слышу его, не вижу, я – это я, такой, какой есть на самом деле, вне зависимости от того, нравится ли это кому-то или нет. Его слова о моем уродстве легко кольнули меня. Странно, но у меня сложилось помимо моей воли впечатление, будто бы ему позволено такое презрение и нахальство. Ассоциация с чем-то высшим и не подлежащим осуждению. Я ненавижу его, но боюсь. Я никогда не убил бы его. Не знаю причин, хотя я думал над этим. С его смертью я потеряю частицу себя. Как это глупо. Птица шла рядом, обдавая меня тонкими потоками ощущения некоторого единства. Простая отгадка. Люди везде одинаковы, считающие человекообразных милых эльфов и смазливых фей достойней жизни на этой земле, нежели полуптиц и прочей менее приглядной братии. Я хотел бы попросить у него одно перо. Я боюсь оскорбить его и потерять расположение, которое сулит порядочную выгоду для замерзающего бродяги. Я торопливо закивал, услышав о воровстве. Слишком давно научившись отличать в общем вихре эмоций направленные на меня враждебные нити, я всегда начеку. Смешная птица заботится обо мне. Если бы никого не было рядом… Я бы. Зачем дразнить себя? Я просто иду. Мгновения спустя я оказался без плаща посреди комнаты. Моя фигура далека от совершенства. Вероятно, с телом еще можно было сотворить чудо посредством сильной магии. Но я слишком беден, а сумму, требующуюся для подобных манипуляций энергией, боюсь вообразить себе. Женщина испугалась. Она жалеет меня, ей противно прикасаться к моей покрытой язвами коже. Она хотела бы никогда меня не встретить. Какая банальность. Вырядив меня в добротного вида рубаху и штаны, голубоглазая вывела меня в комнату к птице. В сущности, мне было плевать на то, как я выгляжу. Я грустно усмехнулся. И верно счел, что не стоит упоминать в благодарной речи отдачу долгов. Я люблю подарки. - Я безмерно благодарен вам. Я представил себе выколотые глаза бабы и вежливо улыбнулся.
Гаррет Пернатый: - Ты меня за дурака держишь, а, Мира? - прежде чем старый вор ответил на вопрос, мой Хельг предстал в самом непотребном виде. - Что тебе опять не нравится, Пернатый? - я скривился от резкой внутренней боли, как будто по клюву дали. Неприятно. Она всё ещё в обиде, однако же, отступать было поздно, да и не дело - пасовать перед женщиной. Даже перед такой... боевой. - Ткань грубая, я вижу как минимум два разошедшихся шва, дырку на спине и, что уже совсем плохо, я не вижу тёплого плаща с мехом, хороших сапог и перевязи, за которые платил золотом! - на губы выползла весёлая улыбка. Конечно же, хозяйка понимала, что всё это - лишь забавная игра, которую необходимо было поддерживать всякий раз, когда приходила моя легкокрылая тушка. К тому же, в голубых глазах светил торжествующий восторг. Ещё бы! - Ладно, ладно, убедил... ох не нравится он мне. - фразу закончила она уже за дверью. - Подожди. Забыл сказать - сделай что-нибудь с лицом. В Замке вряд ли будут рады видеть все его недостатки... - я махнул острыми коготками в сторону послушно высунувшейся женщины и та вернулась к Хельгу. Послышались причитания по поводу "ох уж эта птица, ох уж этот ворон", звуки открывающихся замков, которые так приятно ласкали слух любому вору, пусть он даже отошёл от дел. Как знать, может, лет через пятьдесят, когда имя забудет будущее поколение, я, может, и вернусь к своей первоначальной деятельности. Мечты, мечты... я и не заметил, как в комнате появилась удушающая тишина. От такой жди беды, да она и не заставила себя ждать. Ярги, до того молчавший и притихший, покачал головой. - Ничего хорошего с ним. Помер, говорят, года два назад. Ритуал какой-то совершил свой, магический, да и помер. Даже вон, на руины его усадьбы ходил. Ходил, да, тело лежало, как миленькое. Мы тогда трогать и не стали - сообщили магам, думали, сами похоронят, как по их обычаям надобно. - Мужчина сплюнул на пол, а я почувствовал как тоненькая струйка пота проскользила по коже, что пряталась под чёрными перьями. Вот уж что-что, а маги любили попадаться во всякие неприятности. Тем более - Вальдар. Такому волю дай - соберёт все приключения Мира на себя одного. Да и Ярги нечасто давал себе волю. - Вот только... не далее как вчера, он заходил, в порванном тряпье каком-то, глаза впалые, ну точно - мертвец. Поздоровался, попросил плащик потеплее. Ну, мы ему с женой дали, по старой дружбе, даже самоцветов не попросили. Он и ушёл. Поблагодарил и ушёл.- немолодой вор озадаченно притих, углубляясь в свои собственные мысли. Я же удивлённо моргнул и помотал головой. - Думаешь, его действительно сделали таким?... - договорить я не успел, потому что открылась дверь и Хельг, наконец-таки, предстал в боле-менее человеческом виде. Рубашка со штанами из хорошей, непокрашенной ткани, высокие, до колен, сапоги с тёплым, даже на взгляд, мехом, широкий ремень с кожаными ножнами для маленького кинжала. Тяжёлый тёмный плащ с меховым капюшоном, надвинутый на голову. Ну а когда женщина, с затаённой победой, приоткрыла лицо, я даже не ужаснулся. Грубая кожа была, конечно, ещё тем зрелищем, но грязи теперь там не было, изуродованный глаз прятался за белой повязкой, перекинутой через лысый череп, который, кстати, блистал на случайно попавших внутрь лучиках солнца. Я даже каркнул от удовольствия. Хорош, нечего сказать. И как бы мне не нравилось в этом прекрасном, маленьком и уютном домике, надо было уходить. Вот скоро занятия закончатся, народа будет много в коридорах, уж и не протиснуться никуда. - Ну-ну, дети, я к вам ещё приду, не переживайте. Кстати, Мира, к вашей лавке, вон, целая очередь выстроилась, ждут, пока откроетесь широкой общественности! - пришлось повысить голос, что бы докричаться до хозяйки за неприятным гулом толпы, из которой мы как раз и выскользнули с Хельгом. Первый "бум" на покупки прошёл, на улице было не так уж и много людей (несчитая большой очереди перед красочной вывеской "От Мира"). Я остановился и огляделся. Рука моя цепко лежала на голове Хельга, задумчиво переставляя пальцы с коготками. - Эй, Хельг, куда пойти хочешь? Может, прогуляемся до старого места жительства? Там, кисти заберёшь, холсты, или что у вас там, художников, ещё в арсенале.
Хельг: Теплая мягкая одежда. Это хорошо и приятно, мне нравится ощущать себя не хуже остальных. С другой стороны, я боюсь привлекать еще больше внимания. Мало кто заинтересуется обыкновенным нищим. А уродом, облаченным вполне достойно, могут. В первом случае играет человеческое типичное восприятие. Хотя, наверное, оно свойственно для большинства мыслящих живых существ. Жалость и отвращение, стремление оградить себя от мыслей обо мне. И заодно от мук совести. Так иногда подают милостыню или компенсацию ущерба – не для того, чтобы тебе стало лучше. А чтобы от тебя отвязаться. Птица ругалась с женщиной, но я ощущал неправдоподобность обвинений. Своего рода ритуал. Как это странно и бесполезно. Забавна их возня со мной. Если бы они все знали степень моей ненависти к этому миру, к ним самим, к их детям. Если бы мой «послужной список» предстал перед глазами во всей красе, эти простые люди, обремененные своими скучными занятиями, сошли бы с ума. А я стою одетый, накормленный и напичканный обещаниями о скорой работе. Мое лицо аккуратно прикрыто бинтами. Это, конечно, не отменяет моего уродства, деформированной фигуры, покрытых язвами губ. Пожалуй, сейчас меня легче принять за больного старика, не догадываясь о том, что всего лишь капает двадцатый год. - Спасибо. Я закивал, поклонившись. Лапа птицы лежала на моей голове, что было не просто банально неудобно и невежливо, но еще и крайне неприятно. Хотелось аккуратно подцепить его морщинистые когти и одним махом отделить от тела. А я мог это. Я разве не говорил? Я отлично владею ножом. Правда, приходится действовать неожиданно и быстро. Мое телосложение, манера движения ни в коем разе не выдает природной ловкости и скорости. Это весьма удобно и помогает в… в разных делах. Я промолчал. Хельг вел себя необычайно отстраненно, все время прокрутившись на кухне, засовывая любопытный и недурной пожрать нос в горшки и кастрюли. Сейчас он с тонкой ехидной усмешкой наблюдал за моими комментариями по поводу художественных дел. Ведь я совершенно в этом не разбираюсь. Что еще у художников в арсенале? Гаденыш чувствовал мой промах и молчал. Я хмыкнул. - Пожалуй, добрый господин, у меня все с собой в сумке. Дом – слишком громкое название для дешевых забегаловок и таверн. Я несколько секунд мялся, изображая смущение. - Вы, кажется, изволили упомянуть что-то о работе? >>> замок
Шэхреш: Снег. Мелкий и мокрый. Когда сидишь дома, у окна, в тепле и с кружкой чего-нибудь горячительного, его неспешное падение кажется невероятно красивым, успокаивающим. В такую погоду хорошо думается. Кому-то о вечном, кому-то о более мирском. Шэх сейчас думала о том, как она ненавидит снег, зиму и холод. Вид у нее был довольно жалкий: больше похожа на огромную мокрую крысу, чем на грозного орка. То и дело чихала и шмыгала носом. Второй раз в жизни простудилась. Да-да, всего второй раз, представьте себе! Обычно удавалось перебраться в более теплые края на зиму. А тут… Зачем она только согласилась на сделку с длинноухими? Хотя бы отправили туда, где снега нет! Теперь еще ходить, искать эту графиню. Или герцогиню? Кто бы разобрался во всех этих глупых человеческих титулах… Но для начала нужно купить лекарств. Насморк просто убийственен! Да и с температурой слечь можно, такими-то темпами. В общем, курс был взят на торговую улицу. Хоть людей было и много, но движению никто не мешал. Все старались не подходить слишком близко к варгу. Несчастное животное тоже насквозь промокло, жутко устало и настроением мало отличалось от хозяйки. Вскоре дома вокруг запестрили вывесками. Орке жутко не хотелось напрягаться, посему искать нужный магазинчик пришлось Рагну. Он шел рядом, то и дело тормозя около мясных лавок. Стремясь быстрее добраться до города, они почти не делали перерывов, останавливаясь только ради сна. Так что варгу стоило больших душевных и физических сил не кинуться разорять очередного мясника. Когда терпение Шэх было на исходе, волк резко потянул ее к какой-то двери и сел у входа. Ему хорошо известно, сколько будет крику, если он зайдет. В помещении стоял терпких запах трав, настоек и мазей. Можно только диву даваться, как эта старушка, божий одуванчик, тут проводит все дни напролет. -Здравствуйте! Чем я могу… - хозяйка магазинчика просто светилась приветливостью и желанием помочь всем и вся. Жаль, что орка не смогла этого оценить. -Чего-нибудь от простуды и живее! Повторять не пришлось. На прилавке сразу появилась гора лекарств, а старушка спешно затараторила, показывая то на пучок трав, то на бутылек с жидкостью, не внушающей доверия. Выбор был огромен…
Хельг: Оказаться бесцеремонно выброшенным за порог. На самом деле, не столь редкий случай в моей практике устройства на работу, да и в целом в образе жизни. Однако же, на этот раз наметились кое-какие успехи. Травы, кто же знал, что благодарностью я буду обязан именно им? Кукла разрешила, Птица отстала, я лежал молча, один, предоставленный своим размышлениям... Нет, нет... ! - Вставай, Кутузов. Я жрать хочу. Да и пройтись не против. Сознание затряслось в приступе отвращения и разочарования. Отвращение – к моему явившемуся другу, пропадавшему черт знает где. Разочарование – в честь утраченных минут блажества. Кажется, я кое-что недавно выпил. Кто такой Кутузов? Мешанина совершенно непонятных мне образов бродила в голове. Недавние события смутно всплывали в памяти, но я готов поклясться, что не понимаю и десятой доли произошедшего. Мой друг, напротив, разбирался в этих вещах достаточно хорошо. И, как мне показалось, обзавелся пополнением словарного запаса. - Вставай, Васисуалий. Он грубо приподнял меня за ворот. Это было неприятно, но я счел нужным не озвучивать свои переживания. Они могли стоить мне пары синяков и порции унижения. Да, я боюсь его. Он притянул меня к себе достаточно резко, злым голосом процеживая слова сквозь зубы. От него приятно пахло его кожей, а сосуды глазных яблок выделялись тонкими красными змейками. - Не вздумай. Я понял, что он имеет ввиду. Кукла. Кукла должна оставаться живой. Забавно. Я мешком свалился на пол. Поползав на четвереньках, я поднялся, отряхнулся и направился на рынок. - Кисти, краски, ингредиенты. Колбу притырим с твоего нового офиса, мелкий клерк. Он шел рядом, внимательно рассматривая прилавки с огромным количеством дребедени. Ненавижу базары. Шум, пыль, моя дыхательная система и без того слаба, а здесь, в этом хаосе, под давлением сотней мыслей сотен людишек, я терялся, задыхался и тратил все силы на контроль эмпатии и ментальные барьеры. - Денег не хватает. Я тихо констатировал факт. Последние сбережения у меня отняли в таверне. К слову, пока мой друг гулял в неизвестных мне просторах. Я уже говорил, что не умею чувствовать его? Если бы я знал. Тогда то, что он замыслил, мне бы очень сильно не понравилось бы. Хотя, самовлюбленный самоуверенный кретин не стал бы меня слушать в любом случае. Что заставляет нас лезть в дерьмо? В огромное, глубокое и чавкающее. Старательно обойдя все камни и тропинки. Что заставило его полезть к огромной по моим меркам женщине темного цвета. А клыки.... Клыкам я удивился уже тогда, когда ее кошелек очутился у меня в руках, а Хельг исчез. Его руки медленно отцепили его от пояса... или это были мои руки? Как бы там ни было, мой разум был отравлен страхом, коленки тряслись, кошель отягощал ладони. Женщина смотрела на меня. Я завизжал. - УУУИИИИИИии.... Закашлявшись, я поломился между прилавками.
Шэхреш: Как много запахов. Сладких, горьковатых, кислых. Таких сильных, что казалось их можно увидеть. От них начинало подташнивать и голова болела сильней. Словно где-то вдалеке звучал голос. Хорошо еще говорила старуха, хоть и быстро, но достаточно тихо. Но сейчас почему-то замолчала и смотрит мимо нее. Шэх повернулась. Позади стояло нечто, закутанное в плащ. Ничего особенного. Просто в руках наш кошелек. Те, кто любит ждать – в наше время редкость. Варг в их число не входил. Просто так сидеть было жутким мучением. Куда интересней обнюхивать мясо на прилавке. Окрики и удары какой-то мелкой палкой по голове можно проигнорировать. Что они могут сделать? Один мальчуган даже захотел завести себе "милого волченка"… Бедная мать. Ведь чуть инфаркт у бедняжки не случился. Мелкий и худой лавочник так испугался, что не может прогнать неожиданную напасть от своего товара, да еще и посетителей распугивает, что мужественно решился пожертвовать парочкой неудавшихся колбасок. Поели, теперь и поспать можно. Но как же тут уснешь, когда бегают всякие, дверьми хлопают, визжат… Хозяка! Ой, зачем же так больно, по носу-то?! Вор? Где вор? -Шевелись, гхыр тебе под хвост! – это было самое культурное из слов Шэхреш, да и остальное на орчем, вы все равно не поймете. Правда, для большей убедительности пришлось-таки садануть варга пяткой под ребра. Грубо, зато какой старт! Хотя, дальше скорость пришлось серьезно убавить. Люд просто не успевал давать проходу. Радовало, что след воришки Рагн держал хорошо.
Каэль Даэрон: Оборотень. Горло захлестнула невидимая удавка. Так вот оно что! Зверь, сбежавший от жалкого, бесполезного в нормальном бою серебряного жала. Странный сон о горах, которых Каэль никогда не видел. Звериный рык в тишине. Снег, о котором рассказывал разве что мот-папаша. Перепуганное еще больше, чем обычно, личико рабыни. Ее суматошное, паническое движение в сторону. Глаза, полные жалости – жалости ничтожной девчонки-невольницы к наследнику Даэрона! - и испуга. Резкие запахи, так настойчиво бьющие в нос, что болит голова. Смерть, которой не было. Кажется, он пытался что-то сказать, но ничего, ни единого звука не удалось выдавить из собственного горла. Дышать было нечем, в ноздри вместо воздуха лезла вязкая гадость, пахнущая кровяным железом, лошадиным потом и перебродившими травами. Каэль был уверен, что в этой коробке по всем законам света и тени должна быть полутьма, но ее не было. Все, что здесь было, имело абсолютно четкие очертания, ничуть не смазанные и не приукрашенные отсутствием света. Лицо человека, которого юный хан совершенно точно никогда ранее не видел, почему-то показалось смутно знакомым и вызвало невольную, неосознанную настороженность. Если бы Каэлю было до анализа собственных ощущений, он бы, быть может, и понял, что именно заставляет судорожно и недоверчиво сжиматься сердце. Но у наследника Даэрона были дела поважнее. Он силился благополучно пережить неприятную новость. И, надо признаться, получалось пока плохо. Хватая ртом воздух и не получая ничего, кроме пресловутой вязкой гадости, Каэль откинулся на спину, на провонявшую смертной гнилью лежанку. Лица находящихся в фургоне резко опротивели чуть не до тошноты, и зрелище замызганного потолка начинало обещать впечатление неба в алмазах. Все кости и мышцы, словно сговорившись, противно ныли, тело болело, а голова всерьез угрожала расколоться в ближайшие несколько минут. Каэль раздраженно пошевелил пальцами, но по техническим причинам кулака не получилось: в ладонь уперлось что-то твердое и острое, а специфические ощущения в кончиках пальцев безжалостно сообщили, что «твердое и острое» - всего-навсего его, Каэля, ногти. Похолодев, он поднес к лицу провинившуюся конечность. Пальцы действительно оканчивались крепкими, прямыми, аккуратными белыми когтями. Оборотень. Потолок качнулся и ушел вверх. Как же так, в смятении подумал Каэль. Все книги говорят, что оборотни выглядят, как нормальные люди! Так почему же… Бессильно опущенная рука легла на что-то мягкое и пушистое. Юный хан всегда был очень догадливым парнишкой, и он вполне смог предположить, что это такое и откуда такие ощущения в несуществующем продолжении позвоночника. Увы, его всегда губила недоверчивость. Как и сейчас. Небольшого поворота головы было достаточно, чтобы увидеть то длинное, шикарно пушистое, серебристое и в черных пятнах, на чем в данный момент покоилась рука. Каэль вздрогнул и поскорее отвернулся к деревянной стенке, чтобы не спятить. Зубы выбивали барабанную дробь, и ощущение наследнику древнего рода совершенно не нравилось. Тем более что сквозь костяной перестук явственно слышался тихий безнадежный стон, принадлежащий, вне всяких сомнений, самому Каэлю. «….человеком вам не бывать уже никогда, а вот какой из вас зверь выйдет – это еще предстоит выяснить….» На стенке красовались свежие глубокие царапины. Нестерпимо воняло болезнью. Стихии, зачем выяснять?!! Убейте меня прямо сейчас, на этом же месте! …не будет больше ничего. Не будет надежды поднять род, не будет осторожных, через плечо, взглядов простонародья, не будет жизни хана, не будет… Не будет больше ничего. Какая досада, черт подери. Злость мягко навалилась сверху и придушила. Полетели мелкие щепки, под ногтями заболело. Когда прояснилось в глазах, на стенке обнаружилось четыре глубоких светлых борозды. А потом злость тихо свалилась на пол, и за благородное дело удушения взялась нечеловеческая – теперь уже в буквальном смысле – усталость. Она была огромной, мягкой, тяжелой и холодной, и измученный всей этой чертовщиной Каэль не смог сопротивляться. … «Ты не верил мне, брат, когда я говорил, что у меня это получится лучше. Ты родился первым и думал, что именно из-за этого мир простерт у твоих ног и ждет, пока ты возьмешь его дары». В тонких светлых пальцах вились синими вспышками нити. Брякали фарфоровые колокольцы на неосязаемом ветру. В нитяных клетках, увешанных бубенцами, теснились по двое, по трое, то сливаясь, то разделяясь, неясные темные облачка. Здесь они не могли иметь формы. «Если жизнь творит несправедливость, нельзя ждать чуда. Нужно устраивать свое будущее самому. Ты прочил мне годы в традиционных делах мага, но я решил по-другому». Конечно, неплохой идеей было натравить оборотня. В любом случае Каэль выходил из игры – мертвый или обращенный. Как выяснилось, нашлись добрые души, подобравшие растерзанное тело. Люди оказались смелее, чем полагал Синхель, и это было хорошим уроком - все-таки выучка у магов накладывает определенный отпечаток, как ни крути. Самое интересное, что выяснить, где же сейчас находится брат, не было возможно доступными способами. Связь близнецов, существовавшую с рождения, оба брата заблокировали, как могли, и этот путь проверки мало бы что дал. А впрочем… Можно выяснить, жив ли он. В самом деле, трудно рассчитывать на человеческую доброту в Городе Вечного Лета. Быть может, Каэля уже давно нет. А что до барьеров… Если он мертв, то их тоже нет. По сравнению с Синхелем он был довольно слабым магом, и вряд ли его магия протянет хоть сколько-нибудь после его смерти. Он вышел из лаборатории. Мембрана, которую с огромным трудом удалось протащить из полуреального мира снов, бесшумно сомкнулась за спиной. Голова чуть кружилась. Эта пленка, надежный охранник для нитяных клеток, требовала от хозяина исполнения лишь одного, но весьма неприятного условия. Бутылочку с галлюциногеном, добытым оттуда же, откуда была мембрана, Синхель всегда держал при себе. Ощущения были странными, привыкалось легко, но маг умел держать себя в руках. Ради такой охраны можно было пожертвовать малым. А вылечиться потом всегда можно, на то и существует магия. Зато никто и не подозревал, что старая расшитая занавесь скрывает за собой ворох диковин из другого мира, сотканного из чужих сновидений. Даже приподняв пыльную тяжелую ткань, можно было обнаружить лишь стену. Он сел на пушистый ковер перед окном и прикрыл глаза, легко сосредотачиваясь и уходя по истончившейся за годы неприязни связующей нити. Свои барьеры снялись без особого труда и освободили проход. Есть такой метод, широко используемый безобразниками-жителями некоего странного многоярусного мира - уход на Тропы. Удобно, хоть и опасно. Со стороны брата не могло быть подвоха – был бы нужен маг на порядки сильнее, чтобы сбить младшего Даэрона с нити, и поэтому метод был приемлем. Тропа в самом начале была безупречно сапфирового цвета, барьеры и заклинания висели над ней цветными паутинками. Прикасаясь к ним, Синхель чувствовал себя. Семнадцать лет, пятнадцать, двенадцать, одиннадцать, девять….заклятия становились все слабее и смешнее. Последнее из них белой лягушкой сидело посреди неуловимо позеленевшей тропинки и угрожающе разевало бумажный рот. Стражник, которого он сделал сам, узнав господина, удивился и отполз в сторону, неловко шурша белыми плоскими лапами. На затылке лягвы красовался неловко выписанный краской затейливый узор. Забавно…Синхель уже и не помнил эту лягушку, а ведь она оказалась чуть ли не самой надежной охраной. Простота порой лучше искушенности, воистину. Тропа была свободной очень и очень недолго. Скоро зелень начала принимать неуловимо другой оттенок. Тут уже начиналась чужая территория. Но здесь ничего не было. Тропа не обрывалась, но стражи бесследно исчезли, хотя их должно было быть чуть ли не больше, чем у самого Синхеля. Стоило опустить глаза, и все прояснилось. Под ногами по тропе цвета серебра с алмазной пылью петлял лазоревый расплывчатый узор. Брови мага удивленно поползли вверх, а губы сложились в понимающую ухмылку. Цветом Каэля некогда была бирюза. Цвет этот не меняется никогда, разве что изменится сама сущность человека. Похоже, это и произошло – братец обратился, оборотень пробудил дремлющего глубоко зверя, и теперь одно тело было немилосердно отдано во власть двух разных душ. До полного их слияния или мирного договора. Причем, похоже, пока преобладала душа зверя. Ну что ж. Дальше тропа скрывалась под клубами жидкого белесого тумана, и он почел за лучшее прекратить эксперимент. Главное, Каэль жив – а значит, Шайрэ найдет его след, даже если он шел по воде и его следы прятали все сны мира. Вернуться к себе и поставить на место барьеры оказалось сущим пустяком. Синхель открыл глаза, и неподвижный взгляд уперся в поблекшего от времени алого дракона, вышитого на занавеси. Брат потерял всякое притяжение для своего близнеца – наверное, мучился от слабости, бедолага. Нужно бы прекратить его мучения и заняться уже делами на радость слугам и ханству. Нельзя бросать дом так надолго. Проблемы нужно решать быстро и тихо. Род Даэрона нуждается в сильном наследнике. Доводы «за» были несравнимо сильнее доводов «против». Вот только дернул же черт пойти на братоубийство… … Может быть, Каэль и лежал в фургоне, потом на носилках, а потом – на кровати в маленькой комнатке абсолютным бревном, но услышанное он все же фиксировал. И равнодушно отмечал, что вот тут надо бы удивиться, тут – возмутиться, а тут – бездомным псом взвыть от отчаяния. Но эмоции в упор не приходили, обидевшись и не желая разряжать хоть на что-то скрученную в тугую пружину душу. Он лежал, не шевелясь, и знал, что движения отныне будут еще долго приносить ему пренеприятнейшие открытия, о которых бы лучше вообще не заикаться. Но и без особых движений он чувствовал губами свои удлинившиеся клыки и видел молочно-белую прядь на своем лице. Сквозь нее потолок казался туманным, хотелось убрать помеху взгляду – но категорически не хотелось двигаться. Люди сначала носились вокруг, потом их не стало, фургон сменился улицей, улица - домом, ушел даже лекарь, унеся с собой ноющую, как боль, тревогу из души Каэля. Осталась лишь рабыня, жмущаяся где-то за пределами видимости. Рабыня. Все началось с нее. Она оказалась ходячей неприятностью. Из-за нее Каэль изменил свой путь, задержался, ввязал своих людей в драку. Ее он спасал, когда метнулся под когти барса-оборотня. Все началось с нее. - Все началось с тебя, - безучастно сообщил потолку хан. – Если бы не ты, ничего бы этого не было. Как немного нужно сказать иногда, чтобы прорвало…. Каждое слово приносило немыслимое облегчение. Он шептал, говорил, кричал и никак не мог остановиться. Он перечислял все, что только можно было вменить в вину девчонке, он жалел о том, что могло бы быть прямо сейчас в Анохене, поливал холодным презрением и впадал в ярость, ругал последними словами оборотня, рабыню, слуг и весь свет, допустивший такую несправедливость, он вслух пугался своего превращения, срывался на вопли о пропавшей жизни – нормальной, человеческой жизни! – и злобно поливал грязью свое новое обличье то ли человека, то ли зверя, снова и снова ядовито напоминал, по чьей вине все это случилось, чувствуя, как в него по капле возвращается жизнь. Кто ухитрился вляпаться на глазах у Каэля, угадайте с трех раз?! Да неужели? А какого черта тогда…? Хорошо, а кто это, интересно, заметив барса, даже не закричал? Что за лепет?! Никогда не приходилось свою шкуру спасать, что ли? Надо было бежать сразу же, как только очутилась на земле, а не сидеть дура дурой и ждать спасения! Слов никаких нет, чтобы описать такую беспросветную глупость! - Дьяволово отродье, - выдохнул напоследок Каэль, когда слова кончились, и тихо взвыл от переполнившей душу горечи. Ничего уже не вернуть. Щеки и волосы были мокрыми, как у обиженного пятилетнего мальчишки. Не вернуть. Ни-че-го. Это навсегда. Навсегда. Идиотское слово. Смахнув с лица пряди, Каэль рукой зацепил ухо и вздрогнул так, что скрипнула кровать. Что задето было ухо, он был совершенно уверен. Однако же какого черта тогда уши делают на макушке, да почему они такой величины и пушистые?! Он так резко перевернулся на живот, что кровать снова жалобно скрипнула. Вой начался уже в процессе переворота и продолжился скрипом зубов в пахнущую травами подушку. Хана трясло так, что любой озноб показался бы щекоткой – трясло от злости, безысходности, слабости и непрошеной горечи. Кости, утихомирившиеся было, снова заныли, а мышцы недовольно напомнили, что не так уж давно проделали огромную работу, переплавляясь из одного в другое. Волосы лезли в рот и глаза, мешали и раздражали. Вцепившиеся мертвой хваткой пальцы оставляли солидные дыры в простыне, а из подушки доносилось ядовитое шипение откровенным матом. Хан умел ругаться, если был очень зол. Кольнуло в загривке. В виде первого предупреждения. Каэль бы и рад лежать дальше и жалеть себя, ругая весь свет, но внезапное острое чувство опасности подбросило его на солидную высоту с многострадальной кровати, исторгнув из недр оной длинный жалобный скрип, до смешного напоминающий недавние завывания юного оборотня. И тотчас же внизу грохнула входная дверь, распахнутая с внушительного толчка. Несколько минут царила тишина. А потом в нос ударили родные запахи Анохена, принесенные кем-то в эту дыру. Кожу сразу припекло так, будто отовсюду светило солнце, а позвоночник превратился в острые кусочки льда. Каэль беспомощно чертыхнулся, чувствуя, что обновленное тело само взялось решать проблемы. В ушах раздалось звериное фырканье, непостижимым образом полное великолепного ехидства. Пришли…за ним? Кому можно было так насолить, что даже бегство и превращение, из-за которых вполне можно было лишиться всех прав хана, не устроило убийцу? Кто? Внизу молчали, но чье-то тяжелое присутствие явственно ощущалось. Гость был явно не один. … Странно как - ни заклятья на двери, ни людей здесь не было, хотя то, что хозяева дома были здесь не так давно, казалось весьма и весьма очевидным. В доме вообще почти не чувствовалось следов магии помимо той, которой может пользоваться любой способный обыватель. Это было до странного непривычно – в анохенских домах этот фон был куда более ярок и разнообразен, а уж домов-то он перевидал великое множество. Безобидная полутьма дома не шла ни в какое сравнение с мертвой темнотой гробниц, но для него тут ощутимо пахло угрозой. Смутной, скрытой, но все же угрозой. А ведь Шайрэ мог бояться разве что магии, которой здесь было кот наплакал. Люди, пришедшие с ним в качестве подкрепления – про себя он называл их не иначе как группой поддержки, ни на что большее в его глазах они не тянули – тоже неловко переминались с ноги на ногу, вглядываясь в темные углы, будто чувствовали ненормальную атмосферу этого места. Хотя, быть может, это нормальное явление для поверхности. Или здешние маги не накладывают заклятья на предметы, редко здесь бывают и хорошо заметают следы. Он закончил разглядывать потолок и сложил, наконец, настороженно распахнутые крылья. Наверху, вне всякого сомнения, были живые существа, их сердца бились отчетливо и часто – после такого шумного появления гостей в доме их испуг нормален. Один из них был целью, другого можно было по своему усмотрению убить или доставить Синхелю. - Там твоя кровь, - сообщил Химера пространству перед собой, надеясь, что оборотень еще не успел умчаться. – Давай, только осторожнее.
Лейла: Комната была просто огромной, намного больше той каморки, в которой ютилась ничтожная с десятком других рабынь прежнего господина. Она хорошо помнила свой соломенный тюфяк под маленьким окошком, и кусочек улицы, видимый, если привстать на цыпочки. Только лица соседок оставались расплывчатыми пятнами, а имена затерялись где-то в пустой голове. Дверь с негромким щелчком закрылась, оставив девушку один на один с юным оборотнем и чувством вины. И просторная комната вдруг стала удушливо-тесной. Надо было сказать хоть что-то, хоть что-нибудь, пока она не оглохла от этой тягостной, мучительной тишины. Но слова верткими золотыми рыбками ускользали от уставшего разума, а рот забыл, как должно издавать звуки. Свирепый янтарный взгляд пригвоздил ее к полу, лишив жалких крупиц смелости. Слова благородного были злы, но справедливы. Лейла вжала голову в плечи и обхватила себя рукам. О, если бы только доски пола проломились под ней в этот самый миг под гнетом обрушившихся обвинений! Ничтожная мечтала повернуть время вспять, вернутся к своему прошлому хозяину или на улицу в тот самый страшный миг, лишь бы не слышать заслуженного потока ругательств, что накликала на себя ее пустая голова. Рабыня так и осталась стоять посреди комнаты, не зная, куда себя деть. Господин гневался, и девушка не решалась подойти хоть на шаг ближе к своему спасителю. Это она, она во всем виновата! Это за ее душой стихии послали страшную серую смерть, но вместо никчемной рабыни пострадал сын благородных родителей. Почему Стихии так несправедливы? Это она должна была оказаться на его месте! Ничтожная страшилась смерти, но какое это имеет значение? Все жизнь ее от начала и до конца принадлежала другим людям, более мудрым и благородным. Лучшим людям. И не стоило господину спорить с судьбой - это принесло одни лишь несчастья. Жуткий, леденящий душу вой мог издать лишь смертельно раненый зверь. Благородный больше не смотрел на глупую рабыню. Перевернувшись на живот, он уткнулся лицом в подушку. Крупная дрожь сотрясала все тело, словно его пожрала изнутри подземная лихорадка. Чувство вины стало нестерпимым. Чем может помочь глупая рабыня? Нужна ли господину жалость никчемной девушки? Стоять на месте и ничего не делать казалось теперь не благом, а наказанием. Нерешительно Лейла шагнула в сторону кровати. Настороженно замерла, но потолок не спешил падать на пол, а господин даже не посмотрел в ее сторону. Осмелев, девушка сделала еще один шаг. И еще, и еще… Когда благородный оказался на расстоянии вытянутой руки, глупая рабыня вновь замерла, не зная, что делать. Рычащий в подушку оборотень должен был вызывать страх, но ничтожной отчего-то очень хотелось его погладить. Просто для того, что бы убедится – эти ушки действительно такие пушистые, как кажутся… Внизу громко бахнуло, и в то же мгновение господин подскочил как ужаленный. Ничтожная испуганно отшатнулась, взмахнула руками и, пискнув, неуклюже шлепнулась на пол. Стало подозрительно тихо. Настороженный, собранный оборотень сидел не шевелясь. Чуткие кошачьи уши ловили малейший шорох, а свешивающийся до самого пола хвост раздраженно дергался из стороны в сторону. Глупая рабыня испуганно сжалась. Ее сердечко готово было выскочить из груди. Кто-то недобрый пришел в этот гостеприимный дом. - Господин… Благородный господин… - Лейла на четвереньках подползла к кровати. Хан не пошевелился, и девушка несмело коснулась его руки, привлекая внимание. Огромные темно-синие глаза были широко распахнуты, - Господин, это она… Я знаю, это она! Та серая смерть, она не успокоится, пока не получит свою добычу! Господин... Распахнувшаяся дверь с размаха ударила в стену, и в сумраке коридора вспыхнули угольками медовые глаза… …У серой смерти чуткие уши – никто не останется незамеченным. У серой смерти мягкие подушечки на лапах – никто не слышит ее шагов. У серой смерти острые зубы – никто не уходит от нее живым… Он поднимался по лестнице не торопясь. Добыча ждала наверху, ей некуда было бежать. В прошлый раз щенку чудом удалось спастись - укус жалящего металла оказался слишком болезненным. Но такое больше не повторится. За хорошую работу хозяин обещал отдать ту девчонку, что так понравилась ему в прошлый раз, и отступать оборотень не собирался. А вот и дверь… Барс замер, вбирая ноздрями воздух. Шерсть на загривке встала дыбом, блеснули в оскале острые клыки. За деревянной преградой был его враг, его соперник. Другой хищник, молодой и не опытный. И сегодня этот выродок умрет! Когтистая лапа с одного удара распахнула незапертую дверь. Несколько мгновений оборотень стоял, усмехаясь. Ему нравилось чувствовать отчаянье и страх своих жертв. Он упивался каждым мгновением своего превосходства. Сравниться с этим мог лишь сладкий вкус крови на губах. Красивая, вкусная девочка… Зверь вышел на свет. Медленно, не спеша. Самоуверенный хищник, великолепный в своем жутком совершенстве. Он никого и ничего не боялся. Видно было, как под серебром шерсти слаженно работают сильные мышцы. Очи цвета жженого сахара очаровывали, заколдовывали, лишали воли… Желанная добыча смотрела на него огромными испуганными глазами, как и на улице Города Вечного Лета. Оборотень наслаждался своей властью над этой слабой девочкой. Теперь он отомстит, теперь он отомстит за все! Зверь напружинился, метнулся вперед, но в самый последний миг что-то отвлекло девушку. Добыча обернулась, пискнула и юркнула под кровать, оставив барсу лишь лоскут материи. Существо взвыло от переполнявшей его злобы, а мгновением позже на него обрушилась серая смертоносная тень…
Game Master: Утро следующего дня
Lukomor: Мелкие хромые шаги приближали к торговой улице вдохновленного новым днем барда. С какой стороны появился прохожий, понятно было лишь его гитаре, следившей за оставшейся позади дорогой; никто не моргнул бы и глазом увидев столь низкую и незаметную деталь улицы: хилый рост, плащ под цвет тусклости природы и прикрывавший чело капюшон; отнюдь, звуки шагов так же не выдавали прибытие музыканта гражданам. Что же на этой улочке искал адъютант музыки? Как чего? Прибыли от подготовленного выступления, но и порадовать людей он тоже всегда любил, любил он это куда больше звенящей мелочи в кармане. Оглядев все возможные места для лагеря, Лукомор двинулся к самому сухому месту, как ему показалось, во всей округе, коту было бы неприятно вляпаться в мокрую лужу или сесть на осколок льда, повредив свою... хвостатость. Доковыляв до зарезервированного места, кот отвязал от себя гитару и облокотил ее, бедняжку всю в веревках, на стену, швырнул рядом сумку, далее скинул с себя плащ, переквалифицировав его в подстилку для той самой "хвостатости", а меч, находившийся в ножнах, быстро уполз с помощью руколап под плащ. "Не нравишься ты мне, меч," - перешел бард с ним на теплейшую беседу. Но расстаться с мечом никак нельзя - дурна эта идея, без оборонительных средств нынче никак. Мятая рубашка и ничем не лучше выглядевшие штаны обволакивали барда как пакет колбасу в магазине. Посадив "содержимое" одежки на подстилку, Лукомор подтащил к себе гитару, подтащил бережно и аккуратно, как ни что другое подтаскивать бы ни стал, разве что долгожданный обед. Красивая гитара. Как кузнец с незримой тонкостью выковывает хладный и опасный меч, так и опытный музыкант вырезает свое собственное оружие, лезвием которому служат аккорды, но в некоторых случаях можно использовать контрудар и нарядить обидчика в солидный испанский воротник. Лукомор потер руколапой нос, чихнул, почесал затылок. Вообщем выполнил несколько безобидно-ненужных действий, перед началом выполнения безобидно-нужного действия. Закрыв глаза, Лукомор вздохнул, жадно протащив по своим легким прохладную свежесть. "Красота, тут только перебирать аккорды, возможно, смогу и на хлеб заработать, и так-с, я кое-кому кое-что обещал, надо бы сдержать свое обещание, иначе не сносить мне хвоста", - это мысленная тирада послужила началом выступления. Баррэ - первый аккорд из сегодняшней серии "я бью по струнам". Скромное вступление на трех нотах задало ритм: быстрая и веселая мелодия, но в тоже время чем-то осложненная, расплескалась по улице. А потом ее добавили быстрые слова: Озеро блеснуло пустотой, Обманчивой и глупою тоской, Вас обманула иллюзорность, Но, господа, тут не зазорность. Любой из мира, на котором ты стоишь, Знаком был с хладною водой, А иногда ночами ты не спишь, Тебе охватывает сердце пустотой. Возможно, кто-то смог понять, О чем сейчас я стану толковать, Но вас прошу, не обольщайтесь, Со мной в историю вы попросту вливайтесь. К причалу темной ночью, Рыцарь подогнал с лихвой коня И стукнули о камни два белых сапога, Он ровно знал, что тут его товарищ поджидал. Мальчишка, наслаждаясь прохладною водой, Послал сигнал: «Садись, давай, со мной!» И Рыцарь, согласившись компанию составить, Подумал: «Было нужно больше на удачу ставить…» О, разве не удача, ребенка повстречать, И о себе получше все узнать? В глазах детей давно уж обитает Правдивая история, которая вас знает. Был удивлен ночной храбрец, Ведь похитителю прекрасных дам сердец, Обычный, с виду, мальчик озерной пустоты Предстал великим зеркалом судьбы. И каждый, кто никак не мог понять, Откуда путь свой долгий начинать, Прекрасной ночью на озеро наткнулся, И там с судьбой своей соприкоснулся. И прошлое открылась для людей, И стало вдруг понятно до чертей, Что путь вы начинали с самого начала, И многое по вам уже стучало… Закончилось представление проскользнувшим по всем струнам большим пальцем... Не лучшая песня барда, но какая есть. И где же овации?! Бард стал выглядывать в прохожих личностей, которые могли или не только могли, а даже заинтересовались его игрой.
Джинни: В тот день, когда цирк наконец получил заслуженный отдых, Джинни решила потратить малую часть своих накоплений на что-нибудь красивое и весёлое, как она это обычно делала, когда появлялся свободный день. Любое другое существо с недовольством посмотрело бы на пасмурное небо и слякоть, вздохнуло бы и поплелось по делам, стремясь быстрее уйти с улицы. Но к девочке это, разумеется, не могло относиться, поскольку это была Джи. Для неё было бы слишком странным понятие хандры, так что она гуляла по улицам с беззаботной улыбкой. Вернее, гуляла она по торговой улице, собираясь чем-нибудь себя порадовать. Конечно, милых безделушек у неё было достаточно: браслетики, серёжки, искусственные цепочки, брошки – красивое и недорогое, что притягивало её всегда и везде. Порой она не могла удержаться от покупки какой-то бессмысленной мелочи, которая потом валялась без дела, но сетовали на это только друзья из цирка. Её же это не сильно смущало, хотя она каждый раз обещала себе быть разборчивее. Но нет – снова ходит, с трудом сдерживаясь от покупок. Людей с утра ещё мало, продавцы немного ленивые, а она словно бабочка: от одной лавки к другой. Остановилась она лишь тогда, когда на руке оказался изящный браслет, не слишком замысловатый, но с красивым узором. К слову сказать, он очень шёл к бордовому костюму, который в тот день был на ней. Правда, ей вообще шло всё, что она носила: такое было лицо, такая фигура, да и цвета: красивые, яркие, выделяющиеся из серых и чёрных плащей. Но сегодня Джи решила не пестрить, поэтому бордовая накидка не слишком привлекала внимания. Зато она осматривалась с особым вниманием. На этот раз её привлекла музыка, сопровождаемая и песней. Любопытство и радость тут же заставили её отыскать источник звуков – им оказался странный… человек? Нет, это было странное существо, которое, однако, не испугало девочку. Напротив, он вызывал лишь живой интерес, желание подойти ближе. И Джинни подошла, слушая песню. Такую простую и весёлую, как ей казалось. По крайней мере, так ей казалось, пока она не подошла так близко, чтобы разглядеть лицо певца. Тогда она остановилась, удивлённо смотря прямо в глаза. Музыкант не пугал, но казался слишком необычным, хотя Джи за два года жизни в бродячем цирке многое повидала. Слова песни были так же странны, как и сам он, хотя они очень понравились циркачке. - Очень красиво! – восхищённо сказала она, едва мелодия окончилась. В глазах мелькала некоторая робость, но в то же время радость – почему-то эта встреча вызывала положительные эмоции. Отчасти это было следствием хорошей покупки, отчасти обычным для девочки расположением духа, но больше всё-таки ей нравился небольшой концерт. Такого вида деятельность всегда привлекала Джи, а экзотический исполнитель придавал какого-то непонятного очарования выступлению.
Айвер: Айвер не спеша брела вдоль одной из улиц Танахи. Мимо лениво проплывали аккуратные домики с яркими зазывающими вывесками, дразнящими ароматами свежеиспеченной сдобы, корицы и еще каких-то пряностей, разнообразных трав, из которых ясно угадывалась мята, и цветов. Живот немедленно отозвался бурчанием на вкусный коричневый запах чечевичной похлебки со специями. Да, подкрепиться бы не мешало, но как назло карманы не отягощало обилие монет. Вокруг толпились обыватели городка, спешащие куда-то по своим, безусловно важным, делам, шурша пестрыми одеждами из разнообразных тканей. От них резко пахло потом и кружившим голову запахом крови. Люди кричали, махали руками, расхваливая товар, или же пытаясь что-то объяснить особо упрямому собеседнику, грохотали тележки с товаром. Краски, звуки и запахи вплетались как нити в один дьявольский клубок, и уже трудно было в этом обилии что-то распознать, и для девушки, привыкшей доверять своему носу, было сущим наказанием пробираться вдоль лавок. С другой стороны, город – одно из тех мест, где можно было купить вкусную теплую булочку с кунжутом и хрустящей корочкой взамен порции мяса, или же приобрести что-то полезное. А вот Дух, похоже, чувствовал себя волне неплохо. Умело замаскировавшись, он устроился на моем плече, обвив лапкой шею, и что-то мурлыкал себе под нос. - Тайхо, как насчет заработать? – лениво протянуло пушистое чудо. – Не знаю как ты, а вот мне не хочется умереть от голода. Айвер не очень нравилась манера Духа называть ее по фамилии, и зверь это знал. Но все-таки Дух был прав. А чем может заработать ученик, еще не получивший диплома об окончании школы? Девушка завернула за угол и заметила неподалеку группу людей. Оттуда доносилась мелодия – видно выступал какой-то бард, но это было не столь важно, главное – чтобы что-то отвлекало внимание. Приблизившись вплотную, Айвер начала медленно протискиваться вперед, а напарник тем временем ловко опустошал карманы горожан. Наконец, девушка смогла рассмотреть самого исполнителя – это был… Кот… - Замечательно. Барды теперь в дефиците, что коты теперь поют. – Прокомментировал Дух. – Может, и мне в бродячие артисты податься, глядишь – гастролировать начнем… Айвер пропустила его слова мимо ушей, прислушиваясь к словам. Что-то в них было такое знакомое, едва уловимое… - Мой кошель пропал! – Громко крикнул кто-то сзади. - И мой! - И мой! – выкрикнуло сразу несколько голосов. Соседи стали нервно ощупывать себя, и девушка не придумала ничего лучше, как повторять их действия, а потом воскликнуть: - И у меня! Воры! – Тут она заметила, как кто-то торопливо сворачивает за угол. – Это он! Держи его! Толпа обернулась в направлении, услужливо указанном девушкой и, заметив новоявленного вора, бросилась к нему с криками, предвещавшими скорую расплату. Айвер вздохнула и мысленно посочувствовала бедняге. - Красиво. – Согласилась она, повернувшись к исполнителю. Что-то в нем было привлекательное, возможно то, что он отличался от многих других бардов, а возможно и из-за интереса к песне… Хотя, девушке было немного неудобно отнимать хлеб у артиста и положила ему несколько монет. Жаль, горожане оказались не такими уж богатыми, как хотелось бы.
Lukomor: Лукомор поднял голову вверх только для того, чтобы оглядеть двух своих слушателей: милые дамы, обе красивы, одна явно более беззаботна и более весела, вторая выглядела куда серьезнее, ну и так далее по сравнению не противоположностей, но разных людей. Бард не умел сравнивать одну красоту с другой. Если уж и пытаться.., вообщем, лучше не пытаться. Укладывая инструмент на незанятую собой часть плаща, бард кинул, именно кинул, взгляд на небольшой заработок, но в карман все это упаковывать в данный момент не стал, ибо не прилично, только простучал подряд всеми пальцами по грифу гитары - возможно, для музыканта и было понятно, что этот жест представлял из себя что-то на подобии благодарствия, но ноль процентов, что это поймет мисс кинувшая деньги, однако, эти как бы второстепенные факты редко учитывались бардом. "Немного денег - немного пищи. Странно, я что-то про воров секундой назад слышал, а ее не лишили заработка, видать, прячет на ура в себе деньжата, али просто на нее не обратил внимания воришка... да какая разница." - Радуюсь, когда рады ваши уши, милые дамы, - тихо, без любого отличительного признака на лице и в голосе высказалось животное, разогнув колени, то бишь, встав. Встал он медленно, быстрому проведению подобных действий мешала боль в ноге, что просыпалась от изменения положения костей в пространстве. - Мог бы вам еще, покуда время есть, сыграть за.., - Лукомор чуть наклонил голову, оглядывая монетки, - спасибо, - помолчав еще немного, бард понял, как выглядело его "спасибо" и, спохватившись, добавил, - бесплатно. "Am, C, Fm bar, Bm, да ну, херь какая-то получается.., - не будет же музыкант думать о собеседниках, покуда ему еще сегодня, по всей видимости, выступать? Но раз мысли не касались милых дам, их касались глаза, да такой внимательный взгляд получался у барда, будто только о дамах этих и о беседе с ними можно было в данный момент думать, - Так ладно-с, как-нибудь на вечернях напишу". "Так о чем мы там с двумя мисс беседу ведем?" - кот будто сам себя развлек этой мыслью, ибо сформулировал ее у себя в голове чисто ради отображения своей деловитости.
Джинни: Небольшая заварушка из-за вора не слишком-то интересовала Джинни, хотя она на всякий случай пощупала руку. Браслет был на месте, видимо, вор был знатоком своего дела, не стал интересоваться ерундой. Правда, эта ерунда и самой хозяйке не слишком много пользы приносила, но это не так важно, особенно сейчас. Вокруг барда остановилось несколько прохожих, но потом многие испарились в погоне за вором. Осталась только Джи да какая-то девушка с обезьянкой. Она, по-видимому, тоже заинтересовалась песней и певцом, поскольку бросила ему пару монет. Запоздало девочка вспомнила, что следует заплатить. Но она знала, что сдача с покупки браслета ничтожно мала, а сам браслет ничего не стоит, что совсем удручало. - А вы долго здесь будете?.. Мне надо будет вернуться в цирк, а после я с удовольствием послушала бы ещё, - произнесла она в ответ на слова барда. Он поднялся, и стало понятно, что перед ней существо, больше всего напоминавшее кота. Странно, это была не маска… Хотя, может, такой имидж? Всё-таки у него больше шанс привлечь внимание, чем у многих. Странно, это была не маска… В общем, не суть важно. Он был не простым, даже нельзя сказать, что человек. Но, как и любой человек, он хотел бы, чтобы его труд оплачивали. Увы, Джинни не могла предоставить ему денег, еды, крова и прочих благ. Она могла лишь обещать, что вернётся… потом. Оставалось надеяться, что он будет на прежнем месте и поверит ей.
Айвер: - Ты что творишь?! – Остервенело зашипел Дух на ухо. – Нам самим жрать нечего, а ты еще и умудряешься подкармливать бесхозных животных! Айвер пропустила упрек товарища мимо ушей. В это время диковинный бард поднялся, давая девушке оценить невысокий рост, чуть ли не в половину роста самой девушки, забавное полноватое, но отнюдь не кошачье телосложение. Ученица даже слегка склонила голову на бок, рассматривая сие чудо. Однако вид у барда был какой-то отстраненный, будто шел в резонанс с окружающим миром, и эти глаза, в глубине которых затаилась печаль … Сколько же ему лет? – внезапно подумалось ей. Айвер не спешила с ответом, оглядывая девушку, стоящую рядом. Из возможных ассоциаций на ум приходила бабочка, маленькая, легкая с пестрой раскраской теплых тонов на хрупких крылышках… Девушка вернулась взглядом обратно к барду, и ехидное воображение тут же услужливо нарисовало кота среди зарослей зеленой сочной травы и полевых цветов, пытающегося лапкой схватить бабочку… От созерцания сей гармоничной картины отвлекало хрюканье, доносившееся возле шеи. Дух!.. - Милая дама… кххх… не будете ли так любезны… ай! – получившее подзатыльник чудо, наконец, обиженно замолкло. Айвер вздохнула – ничего, отойдет, когда поест. Так и не определившись с ответом, девушка решила просто понаблюдать, чем дело кончится.
Lukomor: - Ты что творишь?! Нам самим жрать нечего, а ты еще и умудряешься подкармливать бесхозных животных! – естественно уши бесхозного животного смогли уловить неприятные речи обезьяны с первой секунды не приглянувшейся, но Лукомор в ответ лишь, фыркнув, немного голову "вшивую", как наверняка думала макака, склонил. Далее внимания обезьяне уделено не было, во всяком случае желание ей его уделять точно не имелось. На предложение барда порадовать дам еще несколькими песнями поступило два ответа, одним из которых было молчание, и подобное "заявление", не прочь был музыкант понять как знак того, что можно начинать играть, но сперва коту нужно бы уделить внимание миледи в красном и ее ответу. - В цирк? – несколько удивленно переспросил Лукомор, хотя удивляться в принципе-то и нечему. – На представление? – бард поднял правую руку, как это обычно делают рассказчики, пытаясь создать соответствующую повести атмосферу: рука в верху, голос, как бы соответственно, "внизу", ведь его нужно максимально приблизить к самому глухому басу, но Лукомор обошелся только фехтованием руки, – А ведь я тоже люблю эту арену, мне нравится внутренняя гармония безупречного искусства, сопутствующая выступлению, а так же эти крики "браво!", - поклонившись сейчас, будто сам стоял на арене, кот довольно улыбнулся. Однако эмоциональная окраска вскоре изменилась на недоумевающую. "Вшивое" животное замерло. "Мой внешний вид для них искусственен, неужто?" - казалось, обе девушки пытались цепким взглядом стащить с барда этот нелепый карнавальный костюм, который его хозяин привык называть мехом, лицом и хвостом. Музыкант скрестил руки на груди, ведь немыслимо стаскивать еще неизношенный и чистый костюм с подобного ему джентльмена. "Подстава... Ну разве можно столь неприлично снимать с граждан их же шкуру? О, дамы, будь вы не дамы, мне было б неприятно." - Я настоящий и мех мой настоящий, и даже хвост, - учтиво разъяснил кот, начерчивая правой руколапой в воздухе половину знака бесконечности. - Я Вас, - обратился он к девушке в красном, - уже долго задерживаю, наверное, Вы спешите и можете опоздать, я постараюсь дождаться прихода… Более молчаливая девушка только что отвесила своему животному подзатыльник. "Какая прелесть, на это вот действительно приятно глянуть, ни то, что на меня без шкуры", - только и подумал бард, пряча руки в карманах брюк. - А Вы на представление спешить не смеете? – добродушно поинтересовался музыкант у молчуньи.
полная версия страницы